Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви |
Ей-богу, уже надоело рассказывать! |
Да что вы думаете? |
Право, скучно: рассказывай, да и рассказывай, и отвязаться нельзя! |
Ну, извольте, я расскажу, только, ей-ей, в последний раз. |
Да, вот вы говорили насчёт того, что человек может совладать, как говорят, с нечистым духом. |
Оно конечно, то есть, если хорошенько подумать, бывают на свете всякие случаи… |
Однако ж не говорите этого. Захочет обморочить дьявольская сила, то обморочит; ей-богу, обморочит! |
Вот извольте видеть: нас всех у отца было четверо. Я тогда был ещё дурень. |
Всего мне было лет одиннадцать; так нет же, не одиннадцать: я помню как теперь, когда раз побежал было на четвереньках и стал лаять по-собачьи, батько закричал на меня, покачав головою: «Эй, Фома, Фома! |
тебя женить пора, а ты дуреешь, как молодой лошак!» |
Дед был ещё тогда жив и на ноги — пусть ему легко ткнётся на том свете — довольно крепок. |
Бывало, вздумает… |
Да что ж эдак рассказывать? |
Один выгребает из печки целый час уголь для своей трубки, другой зачем-то побежал за комору. Что, в самом деле!.. |
Добро бы поневоле, а то ведь сами же напросились. |
Слушать так слушать! |
Батько ещё в начале весны повез в Крым на продажу табак. |
Не помню только, два или три воза снарядил он. Табак был тогда в цене. |
С собою взял он трёхгодового брата — приучать заранее чумаковать. Нас осталось: дед, мать, я, да брат, да ещё брат. |
Дед засеял баштан на самой дороге и перешёл жить в курень; взял и нас с собою гонять воробьёв и сорок с баштану. |
Нам это было нельзя сказать чтобы худо. |
Бывало, наешься в день столько огурцов, дынь, репы, цибули, гороху, что в животе, ей-богу, как будто петухи кричат. |
Ну, оно притом же и прибыльно. Проезжие толкутся по дороге, всякому захочется полакомиться арбузом или дынею. Да из окрестных хуторов, бывало, нанесут на обмен кур, яиц, индеек. |
Житье было хорошее. |
Но деду более всего любо было то, что чумаков каждый день возов пятьдесят проедет. |
Народ, знаете, бывалый: пойдёт рассказывать — только уши развешивай! |
А деду это все равно что голодному галушки. |
Иной раз, бывало, случится встреча с старыми знакомыми, — деда всякий уже знал, — можете посудить сами, что бывает, когда соберётся старье: тара, тара, тогда-то да тогда-то, такое-то да такое-то было… ну, и разольются! вспомянут бог знает когдашнее. |
Раз, — ну вот, право, как будто теперь случилось, — солнце стало уже садиться; дед ходил по баштану и снимал с кавунов листья, которыми прикрывал их днём, чтоб не попеклись на солнце. |
— Смотри, Остап! — |
говорю я брату, — вон чумаки едут! |
— Где чумаки? — |
сказал дед, положивши значок на большой дыне; чтобы на случай не съели хлопцы. |
По дороге тянулось точно возов шесть. |
Впереди шёл чумак уже с сизыми усами. |
Не дошедши шагов — как бы вам сказать — на десять, он остановился. |
— Здорово, Максим! |
Вот привёл бог где увидеться! |
Дед прищурил глаза: |
— А! |
здорово, здорово! |
откуда бог несёт? |
И Болячка здесь? |
здорово, здорово, брат! |
Что за дьявол! |
да тут все: и Крутотрыщенко! |
и Печерыця и Ковелек! |
и Стецько! |
здорово! |
А, га, га! го, го!.. — И пошли целоваться. |
Волов распрягли и пустили пастись на траву. Возы оставили на дороге; а сами сели все в кружок впереди куреня и закурили люльки. |
Но куда уже тут до люлек? |
за россказнями да за раздобарами вряд ли и по одной досталось. |
После полдника стал дед потчевать гостей дынями. |
Вот каждый, взявши по дыне, обчистил её чистенько ножиком (калачи все были тёртые, мыкали немало, знали уже, как едят в свете; пожалуй, и за панский стол хоть сейчас готовы сесть), обчистивши хорошенько, проткнул каждый пальцем дырочку, выпил из неё кисель, стал резать по кусочкам и класть в рот. |
— Что же вы, хлопцы, — сказал дед, — рты свои разинули? |
танцуйте, собачьи дети! |
Где, Остап, твоя сопилка? |
А ну-ка козачка! |
Фома, берись в боки! ну! |
вот так! |
гей, гоп! |
Я был тогда малый подвижной. |
Старость проклятая! |
теперь уже не пойду так; вместо всех выкрутасов ноги только спотыкаются. |
Долго глядел дед на нас, сидя с чумаками. Я замечаю, что у него ноги не постоят на месте: так, как будто их что-нибудь дёргает. |
— Смотри, Фома, — сказал Остап, — если старый хрен не пойдёт танцевать! |
Что ж вы думаете? |
не успел он сказать — не вытерпел старичина! |
захотелось, знаете, прихвастнуть пред чумаками. |
— Вишь, чертовы дети! |
разве так танцуют? |
Вот как танцуют! — |
сказал он, поднявшись на ноги, протянув руки и ударив каблуками. |
Ну, нечего сказать, танцевать-то он танцевал так, хоть бы и с гетьманшею. |
Мы посторонились, и пошёл хрен вывёртывать ногами по всему гладкому месту, которое было возле грядки с огурцами. |
Только что дошёл, однако ж до половины и хотел разгуляться и выметнуть ногами на вихорь какую-то свою штуку, — не подымаются ноги, да и только! |
Что за пропасть! |
Разогнался снова, дошёл до середины — не берет! |
что хочь делай: не берет, да и не берет! |
ноги как деревянные стали! «Вишь, дьявольское место! |
вишь, сатанинское наваждение! |
впутается же ирод, враг рода человеческого!» |
Ну, как наделать страму перед чумаками? Пустился снова и начал чесать дробно, мелко, любо глядеть; до середины — нет! не вытанцывается, да и полно! |
— А, шельмовский сатана! |
чтоб ты подавился гнилою дынею! |
чтоб ещё маленьким издохнул, собачий сын! |
вот на старость наделал стыда какого!.. |
И в самом деле сзади кто-то засмеялся. |
Оглянулся: ни баштану, ни чумаков, ничего; назади, впереди, по сторонам — гладкое поле. |
— Э! ссс… вот тебе на! |
Начал прищуривать глаза — место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко в небе. |
Что за пропасть! |
да это голубятня, что у попа в огороде! |
С другой стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря. |
Вот куда затащила нечистая сила! |
Поколесивши кругом, наткнулся он на дорожку. |
Месяца не было; белое пятно мелькало вместо него сквозь тучу. |
«Быть завтра большому ветру!» — |
подумал дед. Глядь, в стороне от дорожки на могилке вспыхнула свечка. — Вишь! — |
стал дед и руками подпёрся в бока, и глядит: свечка потухла; вдали и немного подалее загорелась другая. — |
Клад! — |
закричал дед. — Я ставлю бог знает что, если не клад! — |
и уже поплевал было в руки, чтобы копать, да спохватился, что нет при нем ни заступа, ни лопаты. — |
Эх, жаль! |
ну, кто знает, может быть, стоит только поднять дёрн, а он тут и лежит, голубчик! |
Нечего делать, назначить, по крайней мере, место, чтобы не позабыть после! |
Вот, перетянувши сломленную, видно вихрем, порядочную ветку дерева, навалил он её на ту могилку, где горела свечка, и пошёл по дорожке. |
Молодой дубовый лес стал редеть; мелькнул плетень. |
«Ну, так! не говорил ли я, — подумал дед, — что это попова левада? |
Вот и плетень его! |
теперь и версты нет до баштана». |
Поздненько, однако ж, пришёл он домой и галушек не захотел есть. |
Разбудивши брата Остапа, спросил только, давно ли уехали чумаки, и завернулся в тулуп. |
И когда тот начал было спрашивать: |
— А куда тебя, дед, черти дели сегодня? |
— Не спрашивай, — сказал он, завёртываясь ещё крепче, — не спрашивай, Остап; не то поседеешь! — |
И захрапел так, что воробьи, которые забрались было на баштан, поподымались с перепугу на воздух. |
Но где уж там ему спалось! |
Нечего сказать, хитрая была бестия, дай боже ему царствие небесное! — умел отделаться всегда. |
Иной раз такую запоёт песню, что губы станешь кусать. |
На другой день, чуть только стало смеркаться в поле, дед надел свитку, подпоясался, взял под мышку заступ и лопату, надел на голову шапку, выпил кухоль сировцу, утёр губы полою и пошёл прямо к попову огороду. |
Вот минул и плетень, и низенький дубовый лес. |
Промеж деревьев вьётся дорожка и выходит в поле. Кажись, та самая. |
Вышел и на поле — место точь-в-точь вчерашнее: вон и голубятня торчит; но гумна не видно. |
«Нет, это не то место. |
То, стало быть, подалее; нужно, видно, поворотить к гумну!» |
Поворотил назад, стал идти другою дорогою — гумно видно, а голубятни нет! |
Опять поворотил поближе к голубятне — гумно спряталось. |
В поле, как нарочно, стал накрапывать дождик. |
Побежал снова к гумну — голубятня пропала; к голубятне — гумно пропало. |
— А чтоб ты, проклятый сатана, не дождал детей своих видеть! |
А дождь пустился, как будто из ведра. |
Вот, скинувши новые сапоги и обернувши в хустку, чтобы не покоробились от дождя, задал он такого бегуна, как будто панский иноходец. |
Влез в курень, промокши насквозь, накрылся тулупом и принялся ворчать что-то сквозь зубы и приголубливать черта такими словами, какие я ещё отроду не слыхивал. |
Признаюсь, я бы, верно, покраснел, если бы случилось это среди дня. |
На другой день проснулся, смотрю: уже дед ходит по баштану как ни в чем не бывало и прикрывает лопухом арбузы. |
За обедом опять старичина разговорился, стал пугать меньшего брата, что он обменяет его на кур вместо арбуза; а пообедавши, сделал сам из дерева пищик и начал на нем играть; и дал нам забавляться дыню, свернувшуюся в три погибели, словно змею, которую называл он турецкою. |
Теперь таких дынь я нигде и не видывал. Правда семена ему что-то издалека достались. |
Ввечеру, уже повечерявши, дед пошёл с заступом прокопать новую грядку для поздних тыкв. |
Стал проходить мимо того заколдованного места, не вытерпел, чтобы не проворчать сквозь зубы: «Проклятое место!» — |
взошёл на середину, где не вытанцывалось позавчера, и ударил в сердцах заступом. |
Глядь, вокруг него опять то же самое поле: с одной стороны торчит голубятня, а с другой гумно. |
«Ну, хорошо, что догадался взять с собою заступ. Вон и дорожка! вон и могилка стоит! вон и ветка повалена! |
вон-вон горит и свечка! |
Как бы только не ошибиться». |
Потихоньку побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося на баштан, и остановился перед могилкою. |
Свечка погасла; на могиле лежал камень, заросший травою. |
«Этот камень нужно поднять!» — |
подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. |
Велик проклятый камень! |
вот, однако ж, упёршись крепко ногами в землю, пихнул он его с могилы. |
«Гу!» — |
пошло по долине. |
«Туда тебе и дорога! |
Теперь живее пойдёт дело». |
Тут дед остановился, достал рожок, насыпал на кулак табаку и готовился было поднести к носу, как вдруг над головою его «чихи!» — |
чихнули что-то так, что покачнулись деревья и деду забрызгало все лицо. |
— Отворотился хоть бы в сторону, когда хочешь чихнуть! — |
проговорил дед, протирая глаза. |
Осмотрелся — никого нет. — |
Нет, не любит, видно, черт табаку! — |
продолжал он, кладя рожок в пазуху и принимаясь за заступ. — |
Дурень же он, а такого табаку ни деду, ни отцу его не доводилось нюхать! |
Стал копать — земля мягкая, заступ так и уходит. |
Вот что-то звукнуло. |
Выкидавши землю, увидел он котёл. |
— А, голубчик, вот где ты! — |
вскрикнул дед, подсовывая под него заступ. |
— А, голубчик, вот где ты! — |
запищал птичий нос, клюнувши котёл. |
Посторонился дед и выпустил заступ. |
— А, голубчик, вот где ты! — |
заблеяла баранья голова с верхушки дерева. |
— А, голубчик, вот где ты! — |
заревел медведь, высунувши из-за дерева своё рыло. |
Дрожь проняла деда. |
— Да тут страшно слово сказать! — проворчал он про себя. |
— Тут страшно слово сказать! — |
пискнул птичий нос. |
— Страшно слово сказать! — |
заблеяла баранья голова. |
— Слово сказать! — |
ревнул медведь. |
— Гм… — |
сказал дед и сам перепугался. |
— Гм! — |
пропищал нос. |
— Гм! — |
проблеял баран. |
— Гум! — |
заревел медведь. |
Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! |
ни звёзд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! |
И чудится деду, что из-за неё мигает какая-то харя: у! |
у! |
нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! |
красные очи выкатились наверх, и ещё и язык высунула и дразнит! |
— Черт с тобою! — |
сказал дед, бросив котёл. — |
На тебе и клад твой! |
Экая мерзостная рожа! — |
и уже ударился было бежать, да огляделся и стал, увидевши, что все было по-прежнему. — |
Это только пугает нечистая сила! |
Принялся снова за котёл — нет, тяжёл! |
Что делать? |
Тут же не оставить! |
Вот, собравши все силы, ухватился он за него руками. |
— Ну, разом, разом! |
ещё, ещё! — и вытащил! — Ух! |
Теперь понюхать табаку! |
Достал рожок; прежде, однако ж, чем стал насыпать, осмотрелся хорошенько, нет ли кого: кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дерева пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза; ноздри раздулись, нос поморщился и вот так и собирается чихнуть. |
«Нет, не понюхаю табаку, — подумал дед, спрятавши рожок, — опять заплюёт сатана очи». |
Схватил скорее котёл и давай бежать, сколько доставало духу; только слышит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам… «Ай! |
ай, ай!» — |
покрикивал только дед, ударив во всю мочь; и как добежал до попова огорода, тогда только перевёл немного дух. |
«Куда это зашёл дед?» — |
думали мы, дожидаясь часа три. |
Уже с хутора давно пришла мать и принесла горшок горячих галушек. |
Нет да и нет деда! |
Стали опять вечерять сами. |
После вечера вымыла мать горшок и искала глазами, куда бы вылить помои, потому что вокруг все были гряды; как видит, идёт, прямо к ней навстречу кухва. |
На небе было-таки темненько. |
Верно, кто-нибудь из хлопцев, шаля, спрятался сзади и подталкивает её. |
— Вот кстати, сюда вылить помои! — сказала и вылила горячие помои. |
— Ай! — |
закричало басом. |
Глядь — дед. |
Ну, кто его знает! |
Ей-богу, думали, что бочка лезет. |
Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов и дыней. |
— Вишь, чертова баба! — |
сказал дед, утирая голову полою, — как опарила! |
как будто свинью перед рождеством! |
Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! |
Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! |
Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принёс! — |
сказал дед и открыл котёл. |
Что ж бы, вы думали, такое там было? |
ну, по малой мере, подумавши, хорошенько, а? золото? |
Вот то-то, что не золото: сор, дрязг… |
стыдно сказать, что такое. |
Плюнул дед, кинул котёл и руки после того вымыл. |
И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо черту. |
— И не думайте! — |
говорил он часто нам, — все, что ни скажет враг господа Христа, все солжёт, собачий сын! |
У него правды и на копейку нет! |
И, бывало, чуть только услышит старик, что в ином месте неспокойно: |
— А ну-те, ребята, давайте крестить! — закричит к нам. — Так его! так его! |
хорошенько! — |
и начнёт класть кресты. |
А то проклятое место, где не вытанцывалось, загородил плетнём, велел кидать все, что ни есть непотребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана. |
Так вот как морочит нечистая сила человека! |
Я знаю хорошо эту землю: после того нанимали её у батька под баштан соседние козаки. |
Земля славная! и урожай всегда бывал на диво; но на заколдованном месте никогда не было ничего доброго. |
Засеют как следует, а взойдёт такое, что и разобрать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец… |
черт знает что такое! |